Майское решение Верховного Совета принять с некоторыми изменениями хрущевский план капитального ремонта всей советской промышленности, вероятно, будет иметь далеко идущие последствия для Советского Союза, а значит, в какой-то мере и для всего мира. Хрущев запустил цепь событий, не менее важных, хотя и менее впечатляющих, чем та, которую он начал в прошлом году, разоблачив Сталина на ХХ съезде.

Это действительно еще один большой разрыв со сталинской эпохой.

В новой реформе задействовано не менее двухсот тысяч действующих промышленных предприятий и около половины этого числа строящихся предприятий. На этих предприятиях занята добрая половина взрослого трудоспособного населения Советского Союза.

Очевидно, что ни одно правительство не предпринимает столь обширную реформу, если у него нет для этого веских и неотложных причин. В феврале прошлого года премьер-министр Булганин признал перед Верховным Советом, что нынешний пятилетний план не был основан на реальной оценке ресурсов, что он привел к растрате и замораживанию больших капиталов и что он нуждается в тщательном пересмотре. . Правительство до сих пор не смогло подготовить пересмотренный план. За последние месяцы оно неоднократно реорганизовывало плановые органы, сначала разделяя их на два отдельных органа, предназначенных для долгосрочного и краткосрочного планирования, а затем снова объединяя их в единый Госплан, или высший плановый орган.

Но недовольство советской правящей верхушки хозяйственно-административным устройством, унаследованным от сталинских времен, прослеживается гораздо раньше. Когда Маленков пришел к власти 6 марта 1953 года, он упразднил ряд министерств в течение нескольких часов после смерти Сталина. К 15 марта он сократил их число с сорока пяти до четырнадцати. Позже, во время затмения Маленкова, вновь возникли министерства.

Хрущева шире, чем когда-либо была схема Маленкова. Там, где Маленков просто пытался упростить существующее управление хозяйством, Хрущев намеревается изменить всю структуру сверху донизу.

До сих пор советская промышленность была организована почти исключительно по вертикали, и каждая отрасль контролировалась министерством в Москве.

Таким образом, Сталин оставил за Москвой право решать почти любые экономические сделки. Возникшая в результате чрезмерная централизация имела, с точки зрения Сталина, и большие политические преимущества: она не позволяла производителям на местах собираться вместе для выражения общих интересов, формулирования совместной политики или в какой-либо степени объединяться против центра.

Однако по мере развития индустриализации эта система все больше устаревает. Технологическая специализация порождала все новые отрасли промышленности — и все новые министерства в Москве. Административная машина в центре стала невероятно громоздкой. Различные его части постоянно перекрывались. (Хрущев показал, что Московской электростанцией управляли не менее трех министерств!) Самые раздутые штаты не могли надеяться справиться с массой важных вопросов, которые производители были вынуждены обращаться в Москву. Только благодаря присущей ей огромной инерции советская промышленная машина не остановилась.

Новый федерализм : Принцип хрущевской реформы — горизонтальная организация. Весь Советский Союз сейчас делится на девяносто два района, в каждом из которых есть свой совнархоз, или совнархоз. Все государственные предприятия той или иной области (за исключением небольших заводов, находящихся в ведении муниципалитетов) переходят в управление областного совета. Угледобытчик, сталевар, инженер и текстильщик на месте наконец-то смогут иметь дело друг с другом напрямую или, при необходимости, через свой региональный совет.

Большинство экономических министерств в Москве упразднено. Даже те, что остались — министерства, отвечающие за оборонку, — лишены функций управления.

Районные совнархозы существовали в первые годы советской власти. Сталин упразднил их, потому что боялся их как потенциальных органов экономической автономии. Именно в таком виде они сейчас возрождаются. Экономическая власть распространяется по всей стране, и в новую экономическую конституцию Советского Союза внесен сильный элемент федерализма. Различные республики и автономии перестают быть аморфной и инертной массой в руках Москвы и начинают приобретать собственную экономическую и социальную идентичность.

Горизонтальная организация не исключает меры вертикального контроля и руководства сверху. Ведь без них немыслима плановая экономика в национальном масштабе. Девяносто два совнархоза, разумеется, должны быть интегрированы в общий административный аппарат Советского Союза. Но в процессе этой интеграции Москва теряет свой перевес. Назначать областные советы должны шестнадцать республиканских правительств Союза, а не Всесоюзное правительство в Москве. Москва оставляет за собой право вето на назначения, а также на решения общегосударственного значения, которые могут быть приняты региональными советами. Но, отказываясь от права управления и командования и заменяя его только правом вето, Москва ставит себя в гораздо более слабое положение 9 .0155 vis—vis провинциальные центры. Премьерами республиканских правительств будут члены центрального (всесоюзного) правительства в Москве. Таким образом, республиканские или провинциальные правительства должны гораздо более активно, чем до сих пор, участвовать в формировании политики Москвы, в то время как Москва надеется через провинциальных премьеров оказывать влияние и контроль над региональным хозяйственным управлением. Но влияние и контроль приобретают новый смысл. Центральное правительство может руководить, оказывать давление и в крайних случаях применять право вето, но оно теряет право управлять, нанимать и увольнять, повышать и понижать в должности, принимать практические решения относительно работы промышленности.

Таким образом, в экономической сфере Москва перестает быть хозяином жизни и смерти миллионов бюджетников. Политическое значение этой реформы — если она будет проведена в соответствии с ее буквой и духом — ясно.

Планирование снизу : При новом устройстве роль Госплана приобретает новый вес. Функция Госплана состоит в том, чтобы координировать работу 92 совнархозов и следить за соблюдением правильных пропорций в производстве различных районов и отраслей промышленности. Поскольку Госплан должен продолжать вертикально планировать всю национальную промышленность, он поглотит часть персонала и функции расформированных министерств. Кроме того, Госплан должен планировать, а не управлять; направлять, а не навязывать.

Коренным образом реформируется и метод планирования. До сих пор — и эта практика действует уже почти тридцать лет — Госплан устанавливает общие пятилетние и годовые задания по каждой отрасли. Они были разбиты на более мелкие цели для различных секторов промышленности, вплоть до основной производственной единицы. Целью Госплана был закон. Управляющий фабрикой или шахтой не мог объявить какую-либо цель недостижимой, даже если бы она была таковой.

От этой практики следует отказаться. Его место должно занять планирование снизу. Основные производственные единицы первыми заявляют, сколько, по их расчетам, они смогут произвести в течение года или пятилетнего периода. Далее областные советы должны установить свои цели, и только после этого Госплан должен объединить девяносто два региональных плана в единый национальный план.

Госплан сохраняет за собой важный инструмент экономического давления: кредитную политику. Через Государственный банк он должен направить центральные финансовые ресурсы по 92 районам таким образом, чтобы обеспечить баланс производства и инвестиций. Но основную часть промышленной прибыли уже не придется переводить в Москву, как раньше. Его, как правило, будут распределять и инвестировать региональные совнархозы. Москва должна направлять напрямую только избыточные ресурсы из регионов с избытком инвестиционного капитала в регионы с дефицитом; по сути, от высокоиндустриальных до еще слаборазвитых районов.

Наконец, центральное правительство отказывается от прямого контроля над промышленной рабочей силой. Это тоже входит в компетенцию региональных советов. Таким образом, Москва больше не сможет перемещать массы, скажем, украинских рабочих в промышленные центры советской Азии.

Начав свою реформу, Хрущев сделал ставку на неспособность бюрократии помешать и саботировать ее и на «зрелый взгляд» народа на экономические дела.

На первый взгляд вся реформа выглядит как фантастический поединок между генеральным секретарем партии и всем корпусом могущественной бюрократии. Никто из коллег Хрущева по Президиуму не сказал ни слова публично в его поддержку по этому поводу. Своим молчанием Президиум демонстрирует свою сдержанность и указывает на то, что Хрущев «идет один», хотя на самом деле он должен был заручиться для своего шага одобрением хотя бы незначительного большинства в ЦК. (Он оказывается в таком положении по меньшей мере второй раз, ибо за ним стояло лишь незначительное большинство ЦК, когда он выступил со своей «секретной речью» о Сталине на ХХ съезде.)

Еще более загадочным кажется то, что лидеры советских управленческих групп позволяют так безжалостно лишать себя власти, прерогатив и привилегий. Откуда их кротость?

Было бы неправильно полагать, что московская бюрократия не оказала никакого сопротивления. Между 30 марта, когда Хрущев впервые объявил о своем плане, и 7 мая, когда он представил его Верховному Совету, прошло почти шесть недель. В эти недели руководители промтрестов вели по этому замыслу шквальный огонь, отголоски которого отдавались даже в советской печати.

В результате Хрущев был вынужден отступить на одном участке, где находились министерства, отвечающие за оборонку. В марте он держал топор над этими министерствами, а в мае пришел в Верховный Совет, чтобы в несколько сдержанном настроении просить оставить министерства в живых. Инцидент пролил значительный свет на расклад внутри правящей группы: он показал, что только военные были достаточно сильны, чтобы немедленно противостоять Хрущеву. Но даже его отступление на этом участке подчеркивает силу его позиции, ибо он не пошел назад до конца, а только пошел на компромисс. Упомянутые министерства не должны быть расформированы, но они также не должны оставаться в оперативном управлении своими отраслями. Военные заводы также должны перейти в эффективное управление областных советов, а министерства должны выступать только как планирующие и координирующие органы.

Хрущев предвещал продолжение наступления на бюрократию. Он сообщил, что после смерти Сталина не менее девятисот тысяч «бюрократов» потеряли работу, и заранее уведомил о дальнейших сокращениях. Он высмеивал огромные штаты «промышленных контролеров», порождаемые производительным трудом советских рабочих. Он сказал, что таких бесполезных существ в промышленных штатах по меньшей мере четыреста тысяч, и пообещал, что большинство из них будет уволено. Что же касается управленческих групп, засевших в Москве и других столицах, то они должны были бы разбежаться по всем концам Советского Союза, что действительно представляется необходимым, чтобы схема не осталась на бумаге. Если Хрущеву все это удастся, он проведет операцию по подрыву доверия, какой мир еще не видел. Но сможет ли он добиться успеха?

До сих пор московская бюрократия демонстрировала растерянность и беспорядок, а Хрущев демонстрировал свою решимость не дать ей времени прийти в себя. Он ведет против него свой блицкриг. Он не позволит, говорит он, убить реформу из-за прокрастинации; все работы, связанные с капитальным ремонтом, должны быть завершены к концу июня.

Разделение бюрократии : Откуда Хрущев черпает силы для своего стремления? Заманчиво предположить, как это сделали некоторые комментаторы, что за ним стоит партийная машина, которая надеется получить выгоду за счет промышленной бюрократии. Но трудно понять, какую пользу может извлечь партийная машина из операции Хрущева. Во всяком случае, она тоже может проиграть, потому что, пока Москва осуществляла контроль над всей промышленностью, партийная машина в значительной степени осуществляла этот контроль или участвовала в его осуществлении.

Хрущев фактически сумел расколоть саму бюрократию. Он настроил провинциальных управленцев против московских воротил. Провинциальные менеджеры не являются незначительной силой. По мере того, как индустриализация распространялась из центра вовне, их число, достижения и устремления росли. Но, задавленные и забитые Москвой, они долго молча лелеяли свои обиды. Хрущев, который, вероятно, сам испытал подобные разочарования во время своего пребывания на Украине, выдвинул себя в качестве их защитника.

Однако легион провинциальных менеджеров поддерживает его лишь частично. Он апеллирует к рабочим массам и особенно к мастеру против управленческой олигархии. Об этом он не скрывал, когда обращался к Верховному Совету. Он сослался на требования о более широких прерогативах, выдвинутые руководителями фабрик, и холодно отнеслись к таким требованиям. Далее он говорил: «…надо скорее поднять статус тех, кто должен в первую очередь отвечать за качество продукции, статус мастера и начальника цеха. Рабочий, мастер и начальник цеха — наши лучшие контролеры».

Его инициатива отражает общенациональное отвращение к бюрократии. Эта волна народной враждебности наполовину парализовала лидеров управленческих групп и сделала для них трудным, если не невозможным, сплочение для защиты своих позиций. Разросшаяся бюрократия, завидующая своей власти и жадная до привилегий, теперь представляет собой дорогостоящий и бесполезный анахронизм. Нация видит в нем препятствие для дальнейшего прогресса, а само осознание бюрократией ее полезности и нелепости поколебало ее самоуверенность и воинственность.

Немного власти Советам? Спустя сорок лет после Октябрьской революции вопросы о значении общественного контроля над экономикой вновь стали занимать умы россиян. Лозунг о «рабочем контроле над заводом» (ленинский лозунг, впоследствии забытый в России) проник в Советский Союз из Югославии и Польши, где этот контроль должен осуществляться рабочими советами.

Рабочие советы и их «непосредственный контроль над производством» не нашли расположения ни у Хрущева, ни у его коллег. Когда он в последний раз был в Югославии и титоисты с гордостью показывали ему свои рабочие советы, Хрущев ответил: «Если бы мы ввели такие советы на наших заводах, вся наша промышленность рухнула бы в одночасье». 0003

Но если идея «непосредственного контроля рабочих над производством» остается табуированной в публичных дебатах, то возникла другая идея, отчасти родственная ей. В своем обращении к Верховному Совету Хрущев коснулся «выдвинутых некоторыми товарищами» требований о том, чтобы выборные советы, а не провинциальные правительства, назначали областные совнархозы и контролировали их. Наделение советов экономическими полномочиями — это тоже изначально было ленинской идеей — может вернуть советам часть политического влияния, которым они когда-то пользовались.

Хрущев отклонил и это требование, но сделал это довольно осторожно. «Это, — сказал он, — нецелесообразно для в настоящее время .» Он сознавал, что находится в неопределенной позиции и что требование о том, чтобы выборные советы взяли на себя контроль над промышленностью, может со временем стать боевым кличем «советская демократия».

Таким образом, Хрущеву приходится сражаться на два фронта: против тех, кто требует от массы народа гораздо большей степени контроля над государством и экономикой, чем он готов уступить, и против бюрократии, которая все еще может пытаться помешать его реформе. . В настоящее время «фронт против бюрократии» для него важнее и опаснее. Он сам предупреждал, что «эта реформа сама по себе не убьет бюрократию», и призывал к постоянной бдительности и непрерывному крестовому походу. Он внес поправки в конституцию и вписал в нее упразднение министерств. Остается увидеть, исчезнут ли эти министерства. Если они это сделают, вероятно, будет объявлена ​​большая перестановка в правительстве.

Однако главная трудность ожидает реформы Хрущева только после того, как ему удастся разогнать московские управленческие группы. Сформируются ли областные советы в такое же множество «автаркических» сатрапий, отказывающихся координировать свою деятельность и отказывающихся управлять своей промышленностью в национальных интересах? А до этого не затормозит ли административный переворот колеса промышленности и не остановит ли некоторые из них?

Первые ответы вряд ли будут раньше конца года, когда обычно объявляются годовые итоги работы в промышленности, да и тогда их может не быть.